Русские символисты
Поэзия – непрерывная цепь традиций. И хотя в этой цепи «первым поэтом» - первым великим русским национальным поэтом по праву считается Александр Сергеевич Пушкин, но ведь и за Пушкиным просматривается богатейшая культура XVIII века, о котором справедливо сказал А.Н.Радищев: «Нет, ты не будешь забвенно, столетье безумно и мудро». А без «Истории» Николая Михайловича Карамзина, всколыхнувшей национальное самосознание «во дни торжеств и бед народных», разве мыслим был бы «Борис Годунов», трагедия, где народ и государь впервые встали на весы истории и чаша весов медленно опустилась под бременем безмолствующего грозно народа… «И долго буду тем любезен я народу, что чувства добрые я лирой пробуждал», - вот пушкинский вывод, самооценка его служения русскому слову. Тот век принято называть золотым веком русской поэзии не потому только, что Пушкин просиял на небе поэзии одинокой звездой, но потому, что в ослепительной яркости этой не угасали и другие звёзды поэтов пушкинской плеяды: Батюшкова, Дельвига, Баратынского, Вяземского, Языкова… Каждый из них неповторим как собеседник и по-своему бывает необходим в урочный день и час. Тут нельзя не упомянуть о культе дружбы, царившем среди поэтов пушкинского окружения. Недаром таким обильным потоком лились дружеские стихотворные послания вперемешку с эпиграммами, и не разлуки, ни тюрьмы, ни ссылки не могли этому помешать.
Пушкин как-то обмолвился, что «поэзия должна быть глуповата», но перед тем как сделать это заключение, переосмыслил всю существовавшую до него поэзию, да и не только поэзию, но и философию, историю, экономику, естественные науки. Будучи образованным человеком своего времени, он умел, однако, позабыть про все науки, чтобы написать: «Я вас любил; любовь ещё быть может, // В душе моей угасла не совсем…»
Пройдёт почти столетие, и другой поэт, «последний из царскосельских лебедей», Иннокентий Анненский, напишет стихотворение «Среди миров», по настроению близкое пушкинскому: «Среди миров, в мерцании светил // Одной Звезды я повторяю имя… // Не потому, чтоб я Её любил, // А потому, что я томлюсь с другими.
Оба стихотворения великолепны, но между ними – бездна. Они принадлежат людям разных исторических эпох. Роднит их, пожалуй, только ощущение гармонии, исходящее из удивительного гуманизма души каждого поэта.
Ещё не так давно бытовали взгляды о том, что русские символисты были целиком погружены в себя, демонстративно отделялись от жгучих проблем современности. Оказалось, что это совсем не так. Напротив, петербургские, в частности, символисты всегда стремились к тому, чтобы «занять место учителей и пророков жизни». В этом смысле исключительно велика роль поэта и теоретика русского символизма Вячеслава Иванова – Вячеслава Великолепного, как почтительно именовали его в петербургских литературных кругах. «Башня» Вячеслава Иванова на Таврической, 25, была средоточием духовной жизни литературного Петербурга, именно здесь решались наиболее серьёзные проблемы синтеза искусства и жизни, или «соборности», по терминологии тех лет. «Истинный символизм должен примирить Поэта и Чернь в большом всенародном искусстве», - писал В.Иванов. «Искусство идёт навстречу народной душе», - не уставал повторять он. Именно на «башне» Вячеслав Иванов всячески побуждает своих учеников обратиться к истокам народного искусства, к языческой, дохристианской Руси. Обогащённый открытиями, сделанными в области собственной национальной культуры, русский символизм освобождается от умозрительного романтизма, эгоцентризма, свойственного его представителям, уклонявшимся от социальных запросов эпохи. Исторические события потребовали от художников слова пристального внимания не только к глубинному содержанию собственной личности, но и к той социальной среде, в которой поэт существует.
Поэзия серебряного века по сравнению с поэзией пушкинской поры кажется на первый взгляд излишне «философичной», и это не случайно. Ведь она рождалась в стихии русской религиозно-философской мысли, оформившейся к концу XIX века в целый ряд систем. На религиозно-философских диспутах, происходивших в салоне четы Мережковских, вели свои споры Н.Бердяев и А.Волынский, Л.Шестов и В.Розанов. Основной вопрос – о судьбах России, о перспективах её возрождения – решался нередко на уровне схоластических споров, вне практических вопросов общественной жизни. Огромное влияние на раннего Блока имела философия и особенно поэзия Владимира Соловьёва. В лирике В.Соловьёва, Блока и его друзей – московских символистов – увлекал образ мистической «Мировой души», «Вечной Женственности». Именно этот образ юный Александр Блок сделал краеугольным камнем не только своей лирики («Стихи о Прекрасной даме»), но и положил его в основу жизнетворчества, отношений с женой. Однако сквозь лирическую поэзию Блока с годами в творчестве поэта всё более крепнет и утверждается тема России. «Мы – дети страшных лет России - // Забыть не в силах ничего», - писал Блок в стихах, посвящённых З.Н.Гиппиус. Их стихотворный диалог продолжался многие годы, и жаль, что поэзия Гиппиус была для нас за семью печатями. А между тем у Зинаиды Гиппиус были свои идеалы и своя, по-своему выстраданная любовь к родине. В стихотворении «14 декабря» (1909), она заявила о своей преемственности идеалов декабристов:
Мы, слабые, - вас не забыли,
Мы восемьдесят страшных лет
Несли, лелеяли, хранили
Ваш ослепительный завет.
И вашими пойдем стопами,
И ваше будем пить вино...
О, если б начатое вами
Свершить нам было суждено!
Поэты серебряного века были далеки от идеалов «лицейского братства», которое объединяли поэтов пушкинской плеяды. Александр Блок писал не без горькой иронии: «Там жили поэты, - и каждый встречал – Другого надменной улыбкой».
Действительно, если вспомнить дружбу-вражду Бальмонта и Брюсова, мучительные взаимоотношения Блока и Андрея Белого, последнюю «литературную дуэль» века между Гумилёвым и Волошиным, то в глаза бросается скорее эгоцентризм, «самость» каждого из поэтов, чем «души высокая свобода, что дружбою наречена». И всё-таки было одно имя, под знаменем которого поэты самых разных направлений объединялись в своих идеалах. Это – светлое имя Пушкина.
«Пушкин! Тайную свободу // Пели мы вослед тебе», - писал Блок в одном из последних своих стихотворений.
«Пушкинизм» в конце концов стал, по сути дела, ведущим литературным направлением в предреволюционном Петрограде. Здесь нельзя не сказать о той роли, которую сыграл в обращении поэтов в пушкинскую веру Николай Владимирович Недоброво. Этот мало печатавшийся при жизни и несправедливо забытый после смерти поэт занимал в литературной среде Петербурга влиятельное положение. По воспоминаниям поэта А.Кондратьева, «на суд Недоброво доверчиво несли свои произведения молодые поэты, а его приговоры и мнения быстро воспринимались и усваивались многочисленными слушателями». Анна Ахматова на склоне лет утверждала, что как поэт она «на ¾ была сделана Недоброво и решительное возобладание пушкинской традиции в её поэзии связано с его влиянием». «Бывают странные сближения», - когда-то обронил Пушкин. Недоброво, дальний родственник Пушкина по родословному древу, умер, как и его кумир, в возрасте тридцати семи лет.
Талантливый молодой поэт Михаил Струве, оторванный от родных корней, скитаясь по чужим странам, писал в стихотворении «Памяти Н.В.Недоброво»:
Я вам завидую. Моим скитаньям
Конца не видно, и земля родная
Для нас, осколков рухнувшей державы,
Закрыта. Вам спокойнее. Вы - спите
В Тавриде сладостной. Гурзуфский ветер,
Которым некогда дышал и Пушкин,
Трепещет над холмом могильным. Волны,
Его встречавшие могучим гулом,
Шумя протяжно, пестуют ваш сон,
Вздымают кипарисы чёрный пламень
В лазурный воздух. И щебечут птицы
На русском языке.
Это признание целого поколения, оказавшегося за рубежом не по своей воле. Для них, изгнанников, единственным прибежищем и отрадой оставался русский язык, ибо пока жив язык, на котором писал Пушкин, считали они, жива и Россия. Один из самых строгих приверженцев пушкинских начал в русской литературе, поэт Владислав Ходасевич, писал незадолго до смерти: «В России новой, но великой // Поставят идол мой двуликий // На перекрёстке двух дорог, // Где время, ветер и песок».
Судьбы поэтов складывались по-разному. Голоса некоторых из них ещё долгое время слышались на родине и за рубежом, но серебряный век подходил к концу. Но неразрывность свою с веком, с Россией они воспринимали не как жертву, а как извечную участь русских поэтов. «Попробуйте меня от века оторвать, // Ручаюсь я – себе свернёте шею», - писал Осип Мандельштам, уже предчувствуя свою участь…
И куда девались все распри перед лицом народной трагедии! После смерти Александра Блока 7 августа 1921 года и расстрела Николая Гумилёва 24 августа Максимилиан Волошин пишет потрясающее стихотворение – реквием их памяти, принимая на себя нелёгкую участь летописца кровавых событий гражданской междоусобицы: «С каждым днём всё диче и всё глуше // Мертвенная цепенеет ночь. // Смрадный ветр, как свечи, жизни тушит; // Ни позвать, ни крикнуть, ни помочь…»
Поэты серебряного века достойно выполнили своё предназначение. Духовный подвиг каждого из них заслуживает уважения. «Я вернулся в мой город, знакомый до слёз…», - устами Осипа Мандельштама мог бы сказать каждый из них. И вспомнить былое, как вспоминала Анна Ахматова: «Там шепчутся белые ночи мои // О чьей-то высокой и тайной любви. // И всё перламутром и яшмой горит, // Но света источник таинственно скрыт».
Поэзия серебряного века и есть ещё недавно скрытый от нас таинственный источник духовного света и добра. Каждый из поэтов откроет вам свой неповторимый мир.
М.Кралин
Фото - Галины Бусаровой
Свидетельство о регистрации СМИ: Эл № ФС77-60585 от 20 января 2015 г.
Выдано Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)
***
Изданию присвоен номер ISSN: 2500-073X
Выдано Федеральным государственным унитарным предприятием "Информационное телеграфное агентство России (ИТАР-ТАСС)", Российской книжной палатой
***
Мнение редакции может не совпадать с мнением авторов.
При использовании материалов сайта ссылка на издание "Мир и Личность" обязательна!