Мир и Личность                                             16+

          Поэзия – непрерывная цепь традиций. И хотя в этой цепи «первым поэтом» - первым великим русским национальным поэтом по праву считается Александр Сергеевич Пушкин, но ведь и за Пушкиным просматривается богатейшая культура XVIII века, о котором справедливо сказал А.Н.Радищев: «Нет, ты не будешь забвенно, столетье безумно и мудро». А без «Истории» Николая Михайловича Карамзина, всколыхнувшей национальное самосознание «во дни торжеств и бед народных», разве мыслим был бы «Борис Годунов», трагедия, где народ и государь впервые встали на весы истории и чаша весов медленно опустилась под бременем безмолствующего грозно народа… «И долго буду тем любезен я народу, что чувства добрые я лирой пробуждал», - вот пушкинский вывод, самооценка его служения русскому слову. Тот век принято называть золотым веком русской поэзии не потому только, что Пушкин просиял на небе поэзии одинокой звездой, но потому, что в ослепительной яркости этой не угасали и другие звёзды поэтов пушкинской плеяды: Батюшкова, Дельвига, Баратынского, Вяземского, Языкова… Каждый из них неповторим как собеседник и по-своему бывает необходим в урочный день и час. Тут нельзя не упомянуть о культе дружбы, царившем среди поэтов пушкинского окружения. Недаром таким обильным потоком лились дружеские стихотворные послания вперемешку с эпиграммами, и не разлуки, ни тюрьмы, ни ссылки не могли этому помешать.

Пушкин как-то обмолвился, что «поэзия должна быть глуповата», но перед тем как сделать это заключение, переосмыслил всю существовавшую до него поэзию, да и не только поэзию, но и философию, историю, экономику, естественные науки. Будучи образованным человеком своего времени, он умел, однако, позабыть про все науки, чтобы написать: «Я вас любил; любовь ещё быть может, // В душе моей угасла не совсем…»

Пройдёт почти столетие, и другой поэт, «последний из царскосельских лебедей», Иннокентий Анненский, напишет стихотворение «Среди миров», по настроению близкое пушкинскому: «Среди миров, в мерцании светил // Одной Звезды я повторяю имя… // Не потому, чтоб я Её любил, // А потому, что я томлюсь с другими.

Оба стихотворения великолепны, но между ними – бездна. Они принадлежат людям разных исторических эпох. Роднит их, пожалуй, только ощущение гармонии, исходящее из удивительного гуманизма души каждого поэта.

Ещё не так давно бытовали взгляды о том, что русские символисты были целиком погружены в себя, демонстративно отделялись от жгучих проблем современности. Оказалось, что это совсем не так. Напротив, петербургские, в частности, символисты всегда стремились к тому, чтобы «занять место учителей и пророков жизни». В этом смысле исключительно велика роль поэта и теоретика русского символизма Вячеслава Иванова – Вячеслава Великолепного, как почтительно именовали его в петербургских литературных кругах. «Башня» Вячеслава Иванова на Таврической, 25, была средоточием духовной жизни литературного Петербурга, именно здесь решались наиболее серьёзные проблемы синтеза искусства и жизни, или «соборности», по терминологии тех лет. «Истинный символизм должен примирить Поэта и Чернь в большом всенародном искусстве», - писал В.Иванов. «Искусство идёт навстречу народной душе», - не уставал повторять он. Именно на «башне» Вячеслав Иванов всячески побуждает своих учеников обратиться к истокам народного искусства, к языческой, дохристианской Руси. Обогащённый открытиями, сделанными в области собственной национальной культуры, русский символизм освобождается от умозрительного романтизма, эгоцентризма, свойственного его представителям, уклонявшимся от социальных запросов эпохи. Исторические события потребовали от художников слова пристального внимания не только к глубинному содержанию собственной личности, но и к той социальной среде, в которой поэт существует.

Поэзия серебряного века по сравнению с поэзией пушкинской поры кажется на первый взгляд излишне «философичной», и это не случайно. Ведь она рождалась в стихии русской религиозно-философской мысли, оформившейся к концу XIX века в целый ряд систем. На религиозно-философских диспутах, происходивших в салоне четы Мережковских, вели свои споры Н.Бердяев и А.Волынский, Л.Шестов и В.Розанов. Основной вопрос – о судьбах России, о перспективах её возрождения – решался нередко на уровне схоластических споров, вне практических вопросов общественной жизни. Огромное влияние на раннего Блока имела философия и особенно поэзия Владимира Соловьёва. В лирике В.Соловьёва, Блока и его друзей – московских символистов – увлекал образ мистической «Мировой души», «Вечной Женственности». Именно этот образ юный Александр Блок сделал краеугольным камнем не только своей лирики («Стихи о Прекрасной даме»), но и положил его в основу жизнетворчества, отношений с женой. Однако сквозь лирическую поэзию Блока с годами в творчестве поэта всё более крепнет и утверждается тема России. «Мы – дети страшных лет России - // Забыть не в силах ничего», - писал Блок в стихах, посвящённых З.Н.Гиппиус. Их стихотворный диалог продолжался многие годы, и жаль, что поэзия Гиппиус была для нас за семью печатями. А между тем у Зинаиды Гиппиус были свои идеалы и своя, по-своему выстраданная любовь к родине. В стихотворении «14 декабря» (1909), она заявила о своей преемственности идеалов декабристов: