Перечитаем вместе. Виктор Ардов. Шофёр рассказывает (в сокращении)
Я сама шофёр, граждане. Пятый год за баранкой сижу. И вы поверите: ни одного раза у меня не было нарушений уличного движения. Я ведь не пью, водки не пью совершенно. И торопиться мне некуда. Езжу я на персональной машине, вожу нашего директора. Он, слава богу, такой трус – я говорю, побольше бы было таких трусов. Он как сядет в машину, так начинает канючить:
- Любочка, я вас прошу, потише! Любочка, аккуратнее! Любочка, помните, что у вас полная машина ответственного работника!
Правда, если другой раз милиционер подойдёт сказать, что я не так угол на площади срезала или подфарники у меня выключились, то я, конечно, на него взгляну поласковее – на милиционера – и скромненько так скажу:
- Я извиняюсь, товарищ начальник, но только этого знака вчера здесь не было…
И ещё так вот глазами сделаю раза два… Милиционер непременно вздохнёт, руку под козырёк и скажет почему-то очень грустно:
- Давайте проедем, товарищ шофёр.
Ну, правда, надо сказать, что пешеход теперь пошёл отчаянный. Он и на мостовую только что не садится закусывать.
И вот, граждане, что со мною случилось из-за одного пешехода. Я сама выезжала из Рахмановского переулка на Петровку. И я сигнал ещё в переулке дала – у меня свидетели есть. И всё равно, прямо мне под машину подсунулся один гражданин. Я уж его увидала, когда он за радиатор руками схватился… Я тормоз на себя рванула так, что даже лбом стукнулась об стекло. А гражданина этого ноги рысью понесли вперёд с такого толчка. Понесли, понесли, и только он успел ухватиться за проходившую гражданку – затормозил через это.
Гражданка, конечно, в крик:
- Что же вы, - говорит, - посреди мостовой обниматься лезете?
А молодой человек говорит:
- Я с вами не обнимаюсь. Я торможу вами, если хотите знать.
И сам падает на мостовую от того толчка об машину.
А гражданка видит такое дело, она начинает кричать:
- Убили! Задавили!
Прохожие говорят:
- Ну, видно, не совсем тебя, матушка, убили, раз такой крик даёшь.
Она опять:
- Нет, совсем убили! Вот он – труп лежит и чертыхается.
А тут уж милиционер подходит. Задавленный гражданин поднимается, качаясь, словно пьяный. Я на всё это гляжу и только чувствую, что у меня слёзы катятся по щекам и за кофточку, по щекам и за кофточку…
Милиционер немножко послушал тех, кто уже собрался вокруг, и говорит мне:
- Товарищ шофёр, ваши права!
И – фиюить! – в карман себе мой документик. Затем этому, который задавленный мною:
- Товарищ пострадавший, - говорит, - в помощи нуждаетесь?
А тот отвечает:
- Не знаю… это надо по частям проверить.
- Давайте проверим, гражданин.
Ну, молодой человек ощупал себя. Всё цело. Только аккурат в том месте, куда машиной наподдадено, трещина на штанах. Гражданка эта, об которую он тормозил, увидела и кричит:
- Так и есть: брюки у него насмерть убиты! Это уже не брюки, а лапша какая-то!
А у него, правда, левая штанина от бедра и донизу аккуратно так нарублена бахромою. Ну, молодой человек схватился за бахрому, только милиционер и успел у него адрес спросить. Он крикнул:
- Ленивка, дом двадцать семь, квартира три, Макаров Василий Васильевич.
И – бегом за угол.
А милиционер сказал:
- Давайте разойдёмся, граждане! Всё кончилось!
И правда, на этом жизнь моя кончилась. То была я при машине, работала до десяти часов в сутки, а тут велели мне до суда к работе не приступать. А чего делать целыми днями – и не знаю. И мысли все такие: а вдруг меня засудят?.. Дома сидеть не могу и в гараж ходить, ну, немыслимо: все там хлопочут, все при деле, я одна, как неприкаянная…
И вдруг мне Григорьев, наш тоже шофёр, говорит:
- Чего ты, Любаша, всё киснешь? Адрес ты этого голубчика знаешь? Который тебе под машину сунулся?..
- Ленивка, дом двадцать семь, квартира три. Макаров Василий Васильевич.
- Ну вот, сходи к нему. Может, уговоришь его рассказать, как вправду дело было.
Я просидела в красном уголке ещё часа четыре, всё гадала: идти – не идти, идти – не идти. Потом слёзы кулаком вытерла и пошла, как во сне прямо.
Пришла, звоню, открывают. Спрашиваю Макаровых. Мне кто-то показывает дверь, а кто – я уж не вижу. Стучу в дверь, оттуда голос такой тихий, старушечий:
- Кто там? Входите.
Я вхожу, вижу: старушка сидит, сразу понятно – мать этого Василия Васильевича, похож он на неё. У неё двое гостей. Она мне говорит:
- Вы к Васеньке? Он сейчас в булочную выбежал. Ишь какая хорошенькая! И где только Вася с такими знакомится?
Так я ей и скажу, где мы с ним познакомились!
А старуха рассказывает гостям:
- Да… можете себе представить, идёт мой Васенька по Петровке и аккурат, голубчик мой, надел
лучшие свои брюки, ещё с мирного времени штучный товар. Покойный Василий Николаевич их двадцать пять лет носил, а потом уже Васе перешли. И вдруг какая-то язва наехала на него всеми четырьмя колесьями, да ещё и прицепом!
Я только вспыхнула и говорю:
- Я лучше пойду…
- Да нет, - говорит старушка, - куда вы? Вася сейчас вернётся, вы посидите, барышня, послушайте, какие бывают на свете мерзавки! Да… Я, значит, ничего не знаю, сижу дома, вдруг открывается дверь и вносят…
- Кого вносят? Он же сам пошёл, ногами! – говорю я.
Старушка давай креститься:
- Господь с вами, разве я говорю: вносят? Я говорю: вносит. Вася брюки свои вносит. А брюки все в мелкую дребезгу. Каждая дребезга – ну, вот такая, не больше…
Я к дверям. А в дверях он стоит – Василий Васильевич. И сам смотрит на меня, как баран на новые ворота. Вышли мы в коридор, я ему и говорю:
- Не узнаёте?
- Что-то не припоминаю.
- А это я вас тогда на Петровке давила…
- Батюшки! – говорит. – У меня совсем из головы вон!
Я говорю:
- У вас из головы вон, а меня судить будут.
Он говорит:
- А меня на завтра вызывают в милицию. Наверное, показания давать.
Тут я села. На что села – не помню, помню только что что-то горячее: батарея что ли, отопления или кастрюля чья… А он меня бросился поднимать. Говорит:
- Что с вами? Куда вы садитесь?
Я ему:
- Мне теперь всё равно куда садиться… Скорее всего, в тюрьму сяду из-за вас.
Он говорит:
- Да почему? Я и в милиции скажу, что вы ни при чём. Вы сигнал давали.
- Нет, правда?
- Зачем же я буду суд обманывать?.. Да что мы здесь, в коридоре. Зайдёмте в комнату, чай попьём.
Я рукой махнула:
- Ну вас… Ваша мамаша говорит, что я мерзавка. Я так чай пить не люблю.
А Василий Васильевич вдруг говорит:
- Ну, тогда в кино, может, сходим?
А я думаю: правда, сходить что ли, с ним в кино, а то он наговорит на допросе что-нибудь не то. И на него так посмотрела, как на милиционера:
- Ладно, пойдёмте.
Ну, пошли в кино. Сеанс отсидели. Условились на другой день ещё пойти в кино. Потом ещё. На пятый день приходим в кино – идёт картина, которую мы уже видели. Но мы на экран не смотрим, мы друг на друга смотрим. И мне почему-то приятно с ним сидеть – с Василием Васильевичем. И он всё головой мотает от экрана ко мне, от экрана ко мне, так что из задних рядов требуют:
- Товарищ, не мотайте вы головой, а то голова у вас небольшая, но вы ею весь экран затемняете.
Ну, надо прямо сказать: он не только экран, он и мне голову затемнил. Мы потом с ним пошли в Кремлёвский сад, немножко посидели, пока нас сторож не выгнал. Но только, когда он нас выгнал, мы уже успели на «ты» перейти. Меня потом подруги спрашивали, когда я с ним первый раз поцеловалась. Они думали, что это в Кремлёвском саду произошло. И не угадали, потому что, кажется, это раньше было.
Нет, вообще, знаете, Вася такой хороший, такой ласковый. Одна беда – очень уж ревнивый. Например, я ему раз говорю:
- Васенька, я как вспомню, что я тебя задавила своей машиной, у меня под ложечкой начинает сосать. Наверное, и тебе неприятно – да?
А он отвечает так ласково, знаете:
- Нет, нет, Любочка, мне нравится вспоминать, как ты на меня наехала, и мы через это познакомились…
А потом брови как сдвинет да ка-ак зарычит:
- А если бы не меня сшибла, а ещё кого-нибудь, тоже могла бы познакомиться, да?!
А суд, конечно, был. Но мы до суда успели с Васей расписаться, и я приняла Васину фамилию. То есть я теперь – Макарова. А судья меня спрашивает:
- Вы шофёр? Как ваша фамилия?
- Макарова.
- Позвольте! Макаров – это гражданин, которого вы сшибли. А ваша фамилия была другая.
Я говорю:
- Гражданин судья, я теперь за ним замужем.
Судья говорит:
- Вы что же – своего мужа подшибли в порядке семейной склоки?
- Нет, - говорю, - я не сшибла в порядке склоки, а вышла замуж в порядке подшибания.
Народ смеётся, и судья даже улыбается.
Ну, оправдали меня, несмотря на то, что гражданка заявилась, которая тогда кричала на мостовой, ну, об которую Вася тормозил… Она и здесь стала шуметь:
- Вы меня допросите! Я свидетельница! Я видела, как вот его труп отправили в больницу…
А судья ей:
- Я вас тоже отправлю сейчас… в отделение милиции!
Вышли мы с Васей из суда. Все нас поздравляют, а мои товарищи-шофёры пригнали мою «эмку», и мы с Васей поехали домой на машине в цветах.
И опять я работаю шофёром, только ещё осторожнее стала, потому что мне больше никого подшибать неохота: я своим Васей пока довольна…
Фото - Галины Бусаровой
Свидетельство о регистрации СМИ: Эл № ФС77-60585 от 20 января 2015 г.
Выдано Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)
***
Изданию присвоен номер ISSN: 2500-073X
Выдано Федеральным государственным унитарным предприятием "Информационное телеграфное агентство России (ИТАР-ТАСС)", Российской книжной палатой
***
Мнение редакции может не совпадать с мнением авторов.
При использовании материалов сайта ссылка на издание "Мир и Личность" обязательна!