Элитность начитанности. Эразм Роттердамский. Юноша и распутница
Лукреция. Софроний.
- Вот славно! Миленький мой Софроний! Наконец-то ты вернулся! Кажется, целый век с тобою не видались! Я едва признала тебя с первого взгляда.
- Почему, Лукреция?
- Потому что уезжал ты безбородый, а возвратился с бородкою. Что с тобой, мое сердечко? Ты какой-то мрачный, не такой, как бывало.
- Я хочу поговорить с тобою наедине и по душам.
- Полно, разве мы не одни, сладкая моя палочка?
- Давай выберем место поукромнее.
- Хорошо, пойдем в дальнюю комнату, если хочешь.
- Нет, там недостаточно укромно, по-моему.
- Откуда вдруг такая застенчивость? Есть у меня покойчик, - я держу там свои наряды, - до того темный, что я едва разгляжу тебя, а ты – меня.
- Посмотри, нет ли где щелки.
- Ни одной.
- Нет никого поблизости, кто бы мог подслушать?
- Даже муха нас не услышит, светик мой. Что же ты медлишь?
- А от божиих очей мы здесь укроемся?
- Никоим образом! Бог все видит.
- А от ангельских?
- От их очей нельзя спрятаться.
- Как же так получается? Пред очами божиими и в присутствии святых ангелов человек без стыда творит то, что стыдится творить на глазах у людей!
- Это что за новости? Ты пришел ко мне проповедь читать? Сперва покройся францисканским капюшоном, взойди на кафедру – тогда и послушаем тебя, бородатенький ты наш.
- Что ж, и это не счел бы за труд, если бы смог заставить тебя расстаться с твоим образом жизни, не только самым позорным, но и самым несчастным.
- Отчего, мой дорогой? Надо как-то сыскивать себе, пропитание, и каждого кормит свое искусство. Такое у нас занятие, в нем наш доход.
- Пожалуйста, Лукреция, хотя бы немного стряхни с души этот хмель и вместе со мною вдумайся в суть дела.
- Оставь-ка ты свою проповедь до другого раза, а пока будем жить да радоваться, мой Софроний.
- Хорошо. Какое бы оно ни было, твое дело, а ты занимаешься им ради прибыли.
- Метко сказано.
- Ну, так убытков ты не понесешь: я заплачу тебе вчетверо, только выслушай меня.
- Говори.
- Прежде всего, ответь мне на такой вопрос: есть женщины, которые тебя ненавидят?
- Еще бы! И не одна.
- И которых ты, в свою очередь, не выносишь?
- Как они того и заслуживают!
- Если б ты могла чем-нибудь им угодить, угодила бы?
- Скорее бы ядом их употчевала!
- А теперь рассуди, можешь ли угодить им больше, чем теперь, когда они видят, какую бесчестную и злосчастную жизнь ты ведешь. И можешь ли причинить больше горя тем, кто хочет тебе добра.
- Так уж мне выпало на долю.
- То, что для людей, которых карают ссылкою на далекие острова, на край света, бывает обычно самым мучительным в их наказании, это ты приняла на себя добровольно.
- О чем ты говоришь?
- Разве ты, по собственной воле, не отреклась от всех, кто был тебе дорог, - от отца, матери, братьев, сестер, теток, словом, от всех, с кем тебя связала природа? Они тебя стыдятся, а ты не смеешь показаться им на глаза!
- Нет, я просто переменила дорогих и близких, и очень счастливо переменила: было немного, стало очень много, и один из них ты, которого я всегда считала за брата.
- Брось свои шутки, подумай всерьез, как все у тебя сложилось. Поверь мне, Лукреция: иметь так много друзей – значит, не иметь ни одного. Для тех, кто к тебе ходит, ты не подруга, а подстилка. Посмотри, несчастная, в какую яму ты сама себя столкнула! Христос возлюбил тебя так, что искупил своею кровью и пожелал сделать соучастницею в небесном наследстве, а ты делаешь себя сточною канавой, к которой приходит кто угодно – грязные, гнусные, и свою грязь и мерзость сбрасывают в тебя! Если ты еще не заразилась той проказой, которую зовут испанскою чесоткой, все равно тебе ее не миновать. И тогда – нет тебя злополучнее, будь даже все прочее к твоим услугам: богатство, доброе имя… Тебе тяжко было угождать матери – теперь ты в рабынях у подлейшей сводни. Тебе скучно было слушать внушения отца – здесь ты нередко терпишь побои от пьяных и безумных развратников. Лень было трудиться дома, чтобы заработать на пропитание, – здесь какой адский шум приходится переносить, сколько бессонных ночей?
- Откуда к нам этот новый проповедник?
- И вот еще над чем поразмысли. Цвет красоты, который привлекает к тебе любовников, быстро увянет. Что ты тогда будешь делать, несчастная? Любой куче… цена будет выше, чем тебе. Из шлюхи ты станешь своднею. Впрочем, не всем достается такая почесть. А если б и досталась – что может быть преступнее или ближе к злобе диавольской?
- Почти все, что ты говоришь, истинная правда, мой Софроний. Но откуда вдруг к тебе эта святость?
Ведь среди пустозвонов ты всегда был сам пустой и вздорный. Никто не приходил сюда чаще твоего или в срок более неурочный… Говорят, ты побывал в Риме.
- Верно.
- Но ведь оттуда люди возвращаются хуже, чем уезжают, а ты – наоборот! Каким образом?
- Сейчас объясню. Я отправился в Рим не с теми намерениями, что остальные. Почти все для того как раз и едут в Рим, чтобы вернуться хуже прежнего; случаев и возможностей для этого в Риме больше чем довольно. Я ж пустился в путь с одним достойным человеком и по его совету взял с собою не бутылку, а Новый завет в переводе Эразма.
- Эразма? Говорят, он всем еретикам еретик!
- Разве и здесь уже известно его имя?
- Что ты! Только об нем и речи!
- А ты его видела когда-нибудь?
- Никогда. Но хотелось бы взглянуть на того, о ком слышу столько дурного.
- Вероятно – от дурных.
- Наоборот, от очень почтенных.
- От кого же?
- Нельзя открыть.
- Почему?
- Потому что если ты проболтаешься, а до них это дойдет, - прощай немалая доля моих прибытков.
- Не бойся: я буду нем, как камень.
- Придвинь-ка ухо.
- Глупенькая, к чему это, раз мы одни? Разве, чтобы бог не услышал… Боже бессмертный, да ты, как я посмотрю, благочестивая шлюха, коли помогаешь милостынькой нищим.
- От этих нищих мне больше выгоды, чем от вас, богачей.
- Да, они грабят добрых матерей семейства, чтобы тратиться на шлюх.
- Но ты продолжай насчет книги.
- Да, конечно. В этой книге Павел, который не умеет лгать, внушает мне, что ни блудницам, ни блудникам царства небесного не наследовать. Прочитав слова Павла, я начал рассуждать так: немногого ожидаю я для себя из отцовского наследия, и все же скорее расстался бы со всеми блудницами на свете, только бы отец не лишил меня наследства. Насколько ж больше надо остерегаться, чтобы меня не лишил наследства Отец небесный! Вдобавок, против отца, который от тебя отрекается или лишает тебя наследства, какою-то защитою служат человеческие законы; против бога, отказывающего в наследстве, защиты нет. И я строго-настрого запретил себе иметь дело с блудницами.
- Только сможешь ли удержаться…
- Едва ли не половина воздержности – в искреннем желании быть воздержным. И, наконец, остается в запасе крайнее средство – женитьба. В Риме я обрушил на священника, которому исповедовался, целые авгиевы конюшни. Он пространно и разумно призывал к чистоте души и тела, к чтению священных книг, к частой молитве, к трезвости и умеренности, епитимьи, однако же, не назначил никакой, кроме того, чтобы преклонить колени перед главным алтарем и прочесть «Помилуй мя, боже»; и еще, если хватит денег, - дать первому попавшемуся нищему один флорин. Я удивился: за столько блудных грехов такая ничтожная кара, - но он отвечал очень метко: «Сын мой, если ты поистине раскаиваешься и готов переменить свою жизнь, наказание нисколько меня не занимает, а если будешь упорствовать, сама похоть взыщет с тебя так круто, как ни один священник. Взгляни на меня: глаза гноятся, руки-ноги дрожат, спина скрючена; а в прошлом я был в точности такой блудник, как ты». И я опомнился и образумился.
- Стало быть, я потеряла своего Софрония.
- Наоборот – нашла! До сих пор он погибал, не был другом ни себе, ни тебе. Теперь он поистине тебя любит и жаждет твоего спасения.
- Какой же совет ты мне подашь, мой Софроний?
- Прежде всего – бросить эту жизнь! Ты еще молода, все, что пристало к тебе грязного, смоется. Либо выходи замуж (приданое мы тебе соберем), либо поступай в какую-нибудь обитель, принимающую согрешивших, либо поселись в доме у какой-нибудь уважаемой матери семейства и поручи себя ее попечению и надзору. Я помогу тебе в любой час, когда скажешь.
- Пожалуйста, мой Софроний, выбирай ты, а я подчинюсь.
- Но пока тебе нужно уйти отсюда.
- Как? Немедленно?
- Разве не лучше сегодня, чем завтра, если отлагательство грозит ущербом, а промедление – опасностью?
- Но куда я денусь?
- Собери все свои наряды и передашь их мне нынче вечером. Мой слуга тайком отнесет вещи к верной и надежной женщине, а несколько спустя я уведу тебя – как бы на прогулку. Ты спрячешься у той женщины и будешь жить на мой счет, покуда я что-нибудь для тебя не придумаю. Долго ждать не придется.
- Хорошо, мой Софроний, я целиком полагаюсь на тебя.
- И никогда об этом не пожалеешь.
Перевод с латинского С. Маркиша
Фото - Галины Бусаровой
Свидетельство о регистрации СМИ: Эл № ФС77-60585 от 20 января 2015 г.
Выдано Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)
***
Изданию присвоен номер ISSN: 2500-073X
Выдано Федеральным государственным унитарным предприятием "Информационное телеграфное агентство России (ИТАР-ТАСС)", Российской книжной палатой
***
Мнение редакции может не совпадать с мнением авторов.
При использовании материалов сайта ссылка на издание "Мир и Личность" обязательна!